Весной я ездила делать репортажи из Харькова и Одесы – двух городов, которые россияне насилуют ракетами, бомбами и дронами. У меня был беларуский паспорт, румынская аккредитация и британский ВНЖ. И если два последних позволили мне сделать свою работу без проблем, то первый документ предательски подводил: людей, которые им владеют, здесь воспринимают сперва как угрозу. Становится очевидно: Лукашенко с его миротворчеством выглядит совсем нелепо.

Синий паспорт раз за разом вызывал  недоверие, злость и вопросы “а чего вы не протестуете?” Реакция понятна и справедлива: ты можешь быть каким угодно супрацьваенным беларусам, но гражданство притягивает коллективную ответственность. После долгого общения с местными понимаешь: Лукашенко и его подчиненные продолжают заводить нас в такой преступный тупик, что отмываться от статуса соагрессора придется больно и долго. В этом тексте я зафиксировала, как происходила моя работа в Украине. 

***

Я уезжала с “Варшавы-Заходней” поздно ночью – утром планировала быть во Львове. Поездка началась с нежелания водителей сажать меня в автобус. Потому что да, аккредитация от ВСУ, но – “а кто ответит за запуск ракет из вашей страны?” Разговаривать становится чуть проще, когда объясняешь, что я тоже уезжала 24 февраля из Киева от этих же ракет. И что да, гореть им всем в аду – жаль, что его не существует. 

Мой паспорт в итоге забирают, фотографируют от и до и куда-то отправляют на проверку.

– А зачем вы его уносите? – спрашиваю.

– Будет много вопросов – вообще никуда не поедете, – отвечает мне один из водителей.

– Да, проверьте ее, а то нас еще из-за нее на границе задержат, нам это не надо, это не наши проблемы, – подключается к нему одна из украинских пассажирок.

Вопрос подвисает в воздухе на полчаса, но в итоге кто-то в “Вайбере” дает добро – и меня пускают в автобус. В пять утра мы останавливаемся на границе. Пограничница собирает паспорта и когда очередь доходит до меня, вежливо, но прямо говорит: “Берите с собой все вещи, выходите и ждите”. Люди уезжают, а я остаюсь на границе на полтора часа.

17 лет я жила с родителями в Столине, в 15 км от украинского перехода. Украинцы постоянно приезжали к нам торговать на выходные, а мы ездили к ним. Это было легко и просто. Так же легко и просто два года назад из моего родного района в Украину въехали российские танки.

Это причина, по которой теперь на украинской границе меня отводят в маленькую комнату, где на камеру задают много вопросов: и про отношение к войне, и про последнюю поездку в Россию, и про мои журналистские цели. Девушка немногим старше меня становится гораздо мягче после окончания допроса, и мы вполне спокойно обсуждаем ход войны. В целом когда все ответы получены и ты демонстрируешь в них адекватность, к тебе начинают относиться менее подозрительно. Один из пограничников в итоге пожелал мне большой удачи, одна из женщин помогла словить следующий автобус до Львова. Мне показалось, что им все еще было не слишком приятно видеть в своей стране беларуску, но моя профессиональная мотивация все же взяла верх.

Во Львове моей попутчицей в поезде на Киев оказалась женщина из Херсона. Мария говорила са мной на украинском, я – на беларуском. В таких поездах кажется, что люди в принципе делятся одним видом впечатлений: кто пережил оккупацию и где, куда переехал и как устал от войны. С Марией мы затрагиваем и другую тему: она говорит, что люди в целом ненавидят россиян, а к беларусам относятся “нормально, если человек против убийств”.

– У нас люди не особо понимают вашу политику, поэтому мы смотрим на основные новости. Пока ракеты не летят, пока ваш Лукашенко сопротивляется Путину, войска до сих пор сюда не ввел. Поэтому и к беларусам отношение помягче. А вот если это случится, ну, чем вы от русских будете отличаться? – риторически спрашивает она меня.

Мария слушает мой рассказ о политзаключенных, важности 2020-го года, неподдержке беларусами участия нашей армии в войне и о том, что Лукашенко вряд ли героически противостоит Кремлю. В какой-то момент она вздыхает и прерывает меня, показывая, что ей не особо хочется в это погружаться:

– Вы знаете, что бы вы ни сказали, это уже не так важно. Нам главное, чтобы здесь не было ни русских, ни беларуских солдат. У вас были непростые времена, а у нас они сейчас – детей убивают каждый день. Поймите и вы, что на нашем месте у вас была бы такая же реакция.

Честно – я понимаю. И до конца маршрута мы едем молча.

***

В Киеве особой разницы в отношении к себе я не чувствую. Зато в Харькове и Одесе, где люди находятся почти под ежедневными обстрелами, любое общение меняется на резко подозрительное.

Когда я обращалась к людям на беларуском, в интервью мне отказывали многие из них. Их отказы сопровождались комментариями от “извините, я не стану с вами говорить” до “валите нах*р в свою Беларусь”.

Чаще всего мне отказывали все же не так радикально, но твердо. Рабочими в таком случае были два варианта: переходить в общении на русский (уточнений, откуда я, почти не было) или сразу рассказывать свою историю.

Как только я видела недоверие в глазах человека, я приступала ко второй схеме. Чаще этого было недостаточно, поэтому в итоге мой рассказ о себе растягивался на 15 минут. К концу поездки у меня уже был готовый файл, который я открывала перед собеседниками, чтобы показать тексты и видео, где я публично осуждаю войну.

– А как вас сюда пустили? Откуда именно вы приехали? Что именно вы собираетесь писать?  – задавались в ответ вопросы. – Почему вы не вернетесь и не протестуете? Почему вы не сносите своего диктатора?

Мне казалось, что люди, с которыми я разговариваю, иногда устраивали допрос похлеще, чем на украинской границе. Вероятно, такая реакция была связана и с моей профессией: говорить о чем-то с беларуской из незнакомого медиа было рискованно – ты не знаешь наверняка, куда попадут твои слова.

Иногда мои попытки объяснить, что многие беларусы против войны и Лукашенко, только обостряли наши разговоры. Тогда лучшим решением было уйти, пока в спину продолжали лететь обвинения. Под конец поездки я смирилась: твой когда-то дружественный паспорт уже давно выдает в тебе врага.  И даже если ты осуждаешь насилие, то недостаточно активно – иначе результаты бы уже были. Эта реакция вполне ожидаема: никого здесь не интересует повестка твоей страны. История будней любого авторитарного режима блекнет, когда ты находишься под пятым ракетным обстрелом за день.

Однако довольно часто у меня случался и другой опыт общения с местными, довольно нейтральный. На мои вопросы отвечали, хотя и с подозрением и выяснением мельчайших подробностей. Иногда говорили, что когда-нибудь мы вернемся к тому, что было до полномасштабной войны. И просили не молчать. Раз за разом просили не игнорировать то, что россияне устраивают в их городах.

***

Сложно представить, сколько лет уйдет на восстановление доверия украинцев к беларусам даже при адекватной власти. Лукашенко слишком откровенно затягивает страну в самое дно своих решений, заставляя ассоциировать наш паспорт с преступлениями.

Пока я вижу, что беларусы вокруг меня делятся на два лагеря: кто-то уходит во внутреннюю эмиграцию, кто-то начинает ненавидеть решения двух авторитариев и таким образом включает в себе общественную продуктивность.

Я не знаю, что из этого правильно, но точно знаю, что никакое добро не наступит, если не сцепить зубы и не сопротивляться злу с его же интенсивностью. Любыми способами, на которые хватает сил: волонтерством, постами в фейсбуке, донатами или независимой журналистикой.